Черт, я на старте, делать нечего, похоже, надо ехать. Оглядываюсь: мужики, бритых ног нет, значит и тех, у кого я не усижу на колесе, тоже нет, надеюсь, я не ошиблась.
Двое, черно-желтые, не качают спиной, едут ровно, не виляют, показывают все маневры жестами, да ничего себе! Приплыли, неужели школьники? Моя остановочка, думаю я. Сажусь за парнями, они большие, а все равно дует, ладно. С ними наверное всяко лучше , чем без них. Вцепилась в колесо, задумалась, проехали 60 км, обернулась, удивилась, пензенский поезд высадил всех, кроме меня. Неожиданно на первых километрах я поняла с кем заеду в Париж, с кем приеду на финиш.
Дожила до КП. Тупой взгляд поверх тарелки борща. Вроде ты и здесь, а вроде и нет. В голове невыполненными задачами висят : смыть соль, подготовить коня, накормить себя, вырубиться. А ты сидишь, просто сидишь. Это велосипедный ступор, когда устала и забыла выйти из состояния потока, в котором пребываешь, пока едешь. Чья то фраза : «Все в порядке?» Выводит тебя из штопора и ты приземляешься к тому, что надо взять ложку в руку иначе получишь по несоображающей башке половником от повара.Поела, все равно устала, наверное пора на горизонталь на 4 часа.
03:20 утра, раньше ответа на вопрос, что я здесь делаю, маниакально пытаюсь на ощупь найти налобный фонарь. В палатке кажется тепло, но по большей части только в спальнике. Особенно хорошо это ощущаешь, начиная скидывать с себя приятную гражданку, найдя и повесив над головой тот самый фонарь. Медленно, отупевшими от тоннельного синдрома пальцами натягиваешь на ляжки ногова, сидя с обнаженной задницей, трусы, и вот уже со скрежетом зубов на теплую грудь ложится обжигающе холодный нагрудный ремень пульсометра, быстро приводя в чувство. Вроде все слои одеты, а наружу все же не хочется, там темно и холодно. Умыться, позавтракать чем то теплым, впитав любовь волонтёров, сказать привет ёжикам, уединившись в лесу, и в путь.
Темно, здоровый, ядрёный воздух усталые силы бодрит… Черт его дери, так холодно, что хочется убрать все спуски, а только согреваться подъёмами. Но нет, разогревшись в очередную горку и покрывшись испариной ты врезаешься в ледяной поток пронизывающего ветра собственной скорости на спуске, остывая ещё больше. И так пока солнечный диск не соизволит выкатиться из-за горизонта.
По груди разливается ощущение детской радости от путешествия, стараюсь задержать это чувство подольше, оно тяжело сопротивляется большому ощущению боли, разливающейся по телу.
Лучше не думать ни о чем в роде: когда это закончится или сколько ещё продлится, так можно сойти с ума, испугавшись и впав в уныние. Находиться можно только в моменте, и это прекрасно.
Многие рандоннеры отмечают, что на второй день бревета мозг начинает работать иначе, особенно, если лишить себя шумовой завесы музыки из наушников или разговоров. Нет информации, которая плывет мимо. Скорость бытия скатывается к естественной, где из событий то и было, что у соседа корова родила и то раз в год.
День последний, нас пригрело солнце, черт, меня рубит, кто то выключает свет в моей комнате, тело мякнет, зрение расплавыется, концентрация уходит, стараюсь собрать себя судорожно в кучу, нельзя выключиться, спереди парни, сзади плотно за мной Олег. Бью себя по ногам и щекам — не помогает. Черт, вжариваю на вертолете в гору на выезде с Исянгулово, жжение в ногах и спертое дыхание бодрит, но не надолго. Дотянули до грейдера. Макс пробился. Плохо, но ура, думаю я, падаю на обочину, закрываю глаза. Ужасно: ещё пара минут и парни были бы вынуждены меня оставить. Подъем, капитан, таблички Оренбург ещё не было. Едем, голова падает вниз. Доползая до Новомурапталово, вспонимаю, что везу один гель с кофеином, была не была, может поможет дотянуть до финиша.
Весь велосипед стал горячей картошкой, любое прикосновение к нему неприятно, ладонями больно держать руль, основания больших пальцев на стопах давно отдавлены так, что не передают кровь к пальцам, особенно большим, о мягком месте и говорить пусто, оно уже давно не мягкое , а больше напоминает одну большую садину. В итоге не понимаешь чем и хвататься уже за коня своего. Обычно , к такому моменту ты подходишь уже не человеком, а полуавтоматом, который ни в чем больше не уверен в этой жизни, как в том , что нужно доехать.
30 км до финиша. Олег пробился. Парни подъехали помочь. Я сижу на горячем асфальте, вытянув ноги. Прямыми, повисшими руками держусь за отбойник, голова лежит на них, никогда не думала, что смогу в этой позе спать. «Капитан, подъем!»- звучит голос внутри, как только послышались щелчки встегивающихся в педали шипов в 100 метрах от меня. Сажусь в свой вагон, пензенский экспресс несёт меня домой.
Двое, черно-желтые, не качают спиной, едут ровно, не виляют, показывают все маневры жестами, да ничего себе! Приплыли, неужели школьники? Моя остановочка, думаю я. Сажусь за парнями, они большие, а все равно дует, ладно. С ними наверное всяко лучше , чем без них. Вцепилась в колесо, задумалась, проехали 60 км, обернулась, удивилась, пензенский поезд высадил всех, кроме меня. Неожиданно на первых километрах я поняла с кем заеду в Париж, с кем приеду на финиш.
Дожила до КП. Тупой взгляд поверх тарелки борща. Вроде ты и здесь, а вроде и нет. В голове невыполненными задачами висят : смыть соль, подготовить коня, накормить себя, вырубиться. А ты сидишь, просто сидишь. Это велосипедный ступор, когда устала и забыла выйти из состояния потока, в котором пребываешь, пока едешь. Чья то фраза : «Все в порядке?» Выводит тебя из штопора и ты приземляешься к тому, что надо взять ложку в руку иначе получишь по несоображающей башке половником от повара.Поела, все равно устала, наверное пора на горизонталь на 4 часа.
03:20 утра, раньше ответа на вопрос, что я здесь делаю, маниакально пытаюсь на ощупь найти налобный фонарь. В палатке кажется тепло, но по большей части только в спальнике. Особенно хорошо это ощущаешь, начиная скидывать с себя приятную гражданку, найдя и повесив над головой тот самый фонарь. Медленно, отупевшими от тоннельного синдрома пальцами натягиваешь на ляжки ногова, сидя с обнаженной задницей, трусы, и вот уже со скрежетом зубов на теплую грудь ложится обжигающе холодный нагрудный ремень пульсометра, быстро приводя в чувство. Вроде все слои одеты, а наружу все же не хочется, там темно и холодно. Умыться, позавтракать чем то теплым, впитав любовь волонтёров, сказать привет ёжикам, уединившись в лесу, и в путь.
Темно, здоровый, ядрёный воздух усталые силы бодрит… Черт его дери, так холодно, что хочется убрать все спуски, а только согреваться подъёмами. Но нет, разогревшись в очередную горку и покрывшись испариной ты врезаешься в ледяной поток пронизывающего ветра собственной скорости на спуске, остывая ещё больше. И так пока солнечный диск не соизволит выкатиться из-за горизонта.
По груди разливается ощущение детской радости от путешествия, стараюсь задержать это чувство подольше, оно тяжело сопротивляется большому ощущению боли, разливающейся по телу.
Лучше не думать ни о чем в роде: когда это закончится или сколько ещё продлится, так можно сойти с ума, испугавшись и впав в уныние. Находиться можно только в моменте, и это прекрасно.
Многие рандоннеры отмечают, что на второй день бревета мозг начинает работать иначе, особенно, если лишить себя шумовой завесы музыки из наушников или разговоров. Нет информации, которая плывет мимо. Скорость бытия скатывается к естественной, где из событий то и было, что у соседа корова родила и то раз в год.
День последний, нас пригрело солнце, черт, меня рубит, кто то выключает свет в моей комнате, тело мякнет, зрение расплавыется, концентрация уходит, стараюсь собрать себя судорожно в кучу, нельзя выключиться, спереди парни, сзади плотно за мной Олег. Бью себя по ногам и щекам — не помогает. Черт, вжариваю на вертолете в гору на выезде с Исянгулово, жжение в ногах и спертое дыхание бодрит, но не надолго. Дотянули до грейдера. Макс пробился. Плохо, но ура, думаю я, падаю на обочину, закрываю глаза. Ужасно: ещё пара минут и парни были бы вынуждены меня оставить. Подъем, капитан, таблички Оренбург ещё не было. Едем, голова падает вниз. Доползая до Новомурапталово, вспонимаю, что везу один гель с кофеином, была не была, может поможет дотянуть до финиша.
Весь велосипед стал горячей картошкой, любое прикосновение к нему неприятно, ладонями больно держать руль, основания больших пальцев на стопах давно отдавлены так, что не передают кровь к пальцам, особенно большим, о мягком месте и говорить пусто, оно уже давно не мягкое , а больше напоминает одну большую садину. В итоге не понимаешь чем и хвататься уже за коня своего. Обычно , к такому моменту ты подходишь уже не человеком, а полуавтоматом, который ни в чем больше не уверен в этой жизни, как в том , что нужно доехать.
30 км до финиша. Олег пробился. Парни подъехали помочь. Я сижу на горячем асфальте, вытянув ноги. Прямыми, повисшими руками держусь за отбойник, голова лежит на них, никогда не думала, что смогу в этой позе спать. «Капитан, подъем!»- звучит голос внутри, как только послышались щелчки встегивающихся в педали шипов в 100 метрах от меня. Сажусь в свой вагон, пензенский экспресс несёт меня домой.